Памятуя о доверии владельца самолета, а также о своей доле доходов, Андерхилл решил, что лучше рассказать эту историю про жертвы автокатастрофы прямо сейчас, дабы снять с себя подозрение и выгородить компанию, если что-то произойдет.
– История тут печальная, – заметил он таможеннику и стал пересказывать то, что слышал в Боготе; его версия соответствовала документам, имевшимся у Мигеля, хотя Андерхилл этого не знал.
Эмслер, молча выслушав его, сказал:
– Пойдемте, капитан.
Таких, как Андерхилл, Эмслер встречал не раз, и потому остался равнодушен. Эмслер знал, что ради крупной суммы пилот пойдет на все – вылетит куда угодно и с каким угодно грузом, а если нарвется на неприятности, то изобразит из себя невинную жертву, обманутую нанимателем. По мнению Эмслера, такие люди были злостными нарушителями закона и слишком часто выходили сухими из воды.
Они вместе направились к самолету, стоявшему под навесом. Дверь самолета была открыта, и Андерхилл впереди инспектора Эмслера поднялся по трапу в пассажирский салон.
– Дамы и господа, – объявил он, – у нас на борту представитель таможни Соединенных Штатов.
По приказу Мигеля четверо гангстеров из “Медельинского картеля” все эти пятнадцать минут продолжали сидеть в салоне. Мигель тщательно проинструктировал своих трех спутников. Он предупредил их о возможности таможенного досмотра и о том, что им, вероятно, придется разыграть свой спектакль. Несмотря на напряжение и, конечно же, тревогу, все были готовы к представлению. Сокорро, раскрыв пудреницу и глядя в зеркальце, подложила под нижние веки по зернышку перца. Туг же ее глаза наполнились слезами. Рафаэль на этот раз наотрез отказался от перца, и Мигель не стал настаивать. Баудельо уже отсоединил от гробов контрольные приборы, удостоверившись, что похищенные спят глубоким сном под воздействием наркотиков и еще с час беспокоиться не о чем.
Говорить будет главным образом он, Мигель. Остальные будут ему подыгрывать.
Поэтому слова Андерхилла и появление таможенника не застали их врасплох.
– Добрый вечер, друзья. – Эмслер произнес это тем же вежливым тоном, каким разговаривал с Андерхиллом. Одновременно он обвел глазами самолет: гробы стояли в одной части салона, пассажиры находились в другой – трое из них сидели, Мигель стоял.
– Добрый вечер, инспектор, – ответил Мигель. В руках у него была пачка бумаг и четыре паспорта. Сначала он протянул паспорта.
Эмслер взял их, но проверять не стал. Вместо этого он спросил:
– Куда вы все направляетесь и какова цель вашего путешествия?
Эмслер уже ознакомился с планом полета, знал пункт назначения и цель путешествия, однако представители таможенной и паспортной служб используют такие приемы, чтобы заставить людей разговориться; иногда интонация вкупе с признаками нервозности раскрывает больше, чем слова.
– Это трагическое путешествие, инспектор: некогда счастливая семья сейчас убита горем.
– Простите, сэр. Ваше имя?
– Меня зовут Педро Паласиос, я не являюсь членом семьи, понесшей тяжелую утрату, я ее близкий друг и приехал в эту страну, чтобы оказать помощь в тяжелую минуту.
Мигель назвал вымышленное имя, которое подтверждал колумбийский паспорт.
– Мои друзья попросили меня говорить от их имени, поскольку они плохо владеют английским.
Из всех паспортов Эмслер выбрал паспорт Мигеля и сравнил фотографию с лицом собеседника.
– У вас прекрасный английский, сеньор Паласиос.
– Некоторое время я учился в Беркли, – уверенно начал Мигель после короткого раздумья. – Я очень люблю эту страну, если бы я находился здесь по другим причинам, я был бы счастлив.
Эмслер по очереди открыл паспорта и сличил фотографии с присутствующими, затем обратился к Сокорро:
– Мадам, вы понимаете, о чем мы говорим?
Сокорро подняла распухшее от слез лицо. Сердце ее бешено колотилось. Неуверенно, коверкая английский язык, которым она свободно владела, Сокорро ответила:
– Да.., мало.
Кивнув, Эмслер снова обратился к Мигелю:
– Расскажите мне, что там. – И он указал на гробы.
– У меня есть все необходимые документы…
– Я взгляну на них позже. Сначала расскажите. Мигель произнес сдавленным голосом:
– Произошла ужасная авария. Сестра этой женщины вместе с сынишкой и еще одним пожилым родственником путешествовала по Америке. Они ехали на машине и уже добрались до Филадельфии… Вдруг наперерез движению на шоссе вылетел грузовик… Он врезался в переднюю часть машины, не оставив в живых никого. Движение было сильным.., разбилось еще восемь автомобилей, погибли другие люди.., был большой пожар, и трупы – о Господи, трупы!..
При упоминании о трупах Сокорро взвыла и разразилась рыданиями. Рафаэль уронил голову на руки, плечи его тряслись – Мигель отметил про себя, что это выглядело убедительнее, чем слезы. У Баудельо был убитый, скорбный вид.
Мигель говорил, не спуская глаз с таможенника. Но выражение лица инспектора оставалось непроницаемым – он стоял в выжидательной позе и слушал. Тогда Мигель сунул ему бумаги.
– Здесь все написано. Пожалуйста, инспектор, прошу вас, прочтите сами.
На сей раз Эмслер взял документы и пролистал их. Свидетельства о смерти были в порядке, как и разрешение на вывоз тел из Америки и на ввоз в Колумбию. Он перешел к газетным вырезкам; дойдя до слов “обгоревшие трупы.., изуродованы до неузнаваемости”, он почувствовал приступ тошноты. Затем наступил черед фотографий. Он лишь взглянул на них и тотчас спрятал под другие бумаги. Он вспомнил, что вечером хотел отпроситься из-за плохого самочувствия домой. Какого черта он этого не сделал? Его мутило, а при мысли о том, что ему предстоит, становилось совсем худо.